Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]
«Не выдавайте меня, я ваш доброжелатель. Отчаянная шайка головорезов с Индейской территории намеревается выкрасть сегодня ночью вашего беглого негра. Они-то и старались запугать вас, чтобы вы не выходили из дому и не мешали им. Я принадлежу к этой шайке, но я получил религиозное воспитание и желаю обратиться на путь истинный и потому открываю вам их адский замысел. Ровно в полночь злодеи проберутся с северной стороны, вдоль забора, с подделанным ключом и войдут в чулан за негром. Я же должен стоять настороже и трубить в рог, чуть замечу опасность, но вместо этого я буду блеять „бя-бя!“, как только они войдут в тюрьму, а трубить не стану вовсе. И покуда они будут снимать с негра цепи, вы подкрадитесь и заприте дверь; можете даже убить их всех, если вам угодно. Но делайте всё точно так, как я вам говорю, иначе они заподозрят, что я их выдал, и начнут бушевать. Награды я не требую, мне достаточно знать, что я поступил, как должно.
Неизвестный Друг».ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Рыбная ловля. — Бегство. — Джим советует .. пригласить доктора.
После завтрака мы чувствовали себя прекрасно, взяли мою лодку и отправились на реку ловить рыбу, прихватив с собой закуску; превесело провели мы время, кстати заглянули, как поживает плот, и нашли его в отличном порядке. Вернувшись поздно вечером, к самому ужину, мы застали всех в такой тревоге, что они просто себя не помнили. Нас послали спать после ужина и не хотели нам говорить, какого рода беда приключилась, ни единым словом не обмолвились о письме, но это было бы и лишнее — мы и без них обо всём догадались. Дойдя до половины лестницы и заметив, что тётя повернулась спиной, мы пробрались в погреб, нагрузили карманы съестными припасами, потом поднялись к себе и улеглись в постель. В половине двенадцатого мы опять встали, Том надел платье, украденное у тёти Салли, и мы собрались было идти вниз со своей провизией.
— А где же масло? — спросил вдруг Том.
— Я положил кусок на кукурузную лепёшку, — сказал я.
— Значит, там оно и осталось. Его здесь нет.
— Мы можем и без масла обойтись, — заметил я.
— А с ним обойдёмся ещё лучше. Ступай-ка за ним назад в погреб. Да смотри не шуми. Потом спустись по громоотводу и приходи ко мне. Я пока пойду набью соломой платье Джима — как будто это его переодетая мать — и всё приготовлю. Чуть только ты покажешься, я закричу «бя!»
Он вылез в окно, а я спустился в погреб. Кусок масла, величиной с кулак, лежал там, где я его оставил. Я прихватил также лепёшку, потушил свечу и крадучись отправился наверх. Добрался я до верха благополучно, вдруг появляется тётя Салли со свечой. Я проворно сунул провизию в шапку, а шапку нахлобучил на голову. Тётка сейчас же увидела меня.
— Ты был в погребе?
— Да.
— Что ты там делал?
— Ничего.
— Как ничего?
— Так, ничего.
— И как это тебе взбрело в голову забраться туда в ночную пору?
— Не знаю!
— Ага! Ты не знаешь? Не смей мне грубить. Том, я должна знать, что ты там делал!
— Ровно ничего, тётя Салли, ей-богу же ничего.
Я надеялся, что она меня отпустит, как обыкновенно бывало; но теперь такие странные вещи творились в доме, что она боялась всякой безделицы, поэтому и сказала решительным голосом:
— Ступай в гостиную и сиди там, покуда я приду. Ты затевал что-то неладное, и уж я разузнаю, что именно, погоди ты у меня!
С этими словами она ушла, а я отворил дверь и очутился в гостиной. Ого-го, какая толпа! Пятнадцать фермеров, и у каждого было ружьё. Мне чуть дурно не сделалось, я ухватился за стул, чтобы не упасть. Они сидели и разговаривали вполголоса. Все были встревожены, хотя старались не подавать виду, но я заметил, что они взволнованы: то наденут шляпы, то снимут, то почёсывают затылки и беспрестанно вскакивают, теребят пуговицы курток.
Мне самому было не по себе, но я остерегался снимать шляпу и с нетерпением ждал тётю Салли. Ну выпорет, и дело с концом! По крайней мере отпустит душу на покаяние, и я побегу предупредить Тома, что мы уж слишком поусердствовали, поэтому надо бросить все лишние церемонии и бежать без оглядки вместе с Джимом, пока эти молодцы не потеряли терпения и не пошли на нас с ружьями.
Наконец тётя пришла и засыпала меня вопросами, но я не мог отвечать на них толково — совсем растерялся. А тут ещё эти люди пришли в такой азарт, что некоторые предлагали отправиться немедленно и ударить на разбойников, так как осталось всего несколько минут до полуночи; другие старались удержать смельчаков и дождаться овечьего блеяния, которое должно было служить условленным сигналом.
Между тем тётушка приставала с вопросами, я весь дрожал с ног до головы и готов был провалиться сквозь землю, до того перепугался. В комнате становилось всё жарче и жарче, масло начало таять и потекло у меня по шее и за ушами. Наконец один из фермеров говорит:
— Я пойду в сарай первым и поймаю их, когда они придут.
Тут со мной чуть обморок не сделался. Струя растаявшего масла потекла у меня по лбу, а тётя, Салли увидела и побледнела, как простыня.
— Ради бога, что приключилось с ребёнком? У него воспаление мозга — это ясно, как божий день! Ведь это мозг, это мозг у него просачивается!
Все бросились ко мне, тётушка сорвала с меня шляпу — лепёшка выскочила с остатками масла, а она схватила меня в объятия и принялась целовать.
— Ах, до чего ты меня перепугал! Как я рада, что не случилось ничего дурного! Нам что-то не везёт за последнее время, а ведь знаешь пословицу: пришла беда, отворяй ворота! Когда я увидела эту жидкость, я уж думала, что ты погиб: я по цвету узнала, что это твой мозг. Ах, боже мой, отчего ты сейчас же не признался мне, зачем ты лазил в погреб, я бы и слова не сказала. Ну, теперь марш в постель, и чтоб я тебя не видала до завтрашнего утра!
В одну секунду я взбежал наверх, а затем проворно спустился по громоотводу и бросился бежать в потёмках к пристройке. Я едва мог говорить, до того я был взволнован. Кое-как объяснил я Тому, что мы должны бежать без оглядки и не терять ни минуты: дом полон людей, да ещё с ружьями!
У него глаза разгорелись.
— Нет! Быть не может! — воскликнул он. — Вот так штука! Я ужасно рад! Нельзя ли погодить, покуда…
— Скорей, скорей! — шептал я. — Где Джим?
— Тут, рядом, тебе стоит только протянуть руку. Он уже переодет, всё готово. Теперь вон отсюда и подадим сигнал!
В эту минуту мы услыхали топот людей, приближавшихся к двери, услыхали, как они возятся с висячим замком. Один из них сказал:
— Вот видите, говорил я вам, что мы поторопились: они ещё не приходили, дверь заперта. Постойте, я спрячу несколько человек в сарае, вы подкараулите разбойников в темноте и перестреляете их, когда они явятся. А остальные пусть засядут поблизости и стерегут.
Фермеры вошли, но не могли нас видеть в потёмках, и нам удалось проползти в лазейку быстро и бесшумно — сперва Джим, потом я и наконец Том, согласно его собственным распоряжениям. Теперь мы очутились в пристройке и слышали топот ног близёхонько во дворе. Подползли к двери. Том велел нам остановиться и приложил глаза к щели, но ничего не мог разобрать, так было темно; он шепнул нам, что будет прислушиваться и подождёт, пока шаги удалятся немного, и когда он толкнёт нас, то Джим должен выйти вперёд, а уж он самым последним. Действительно, он приложил ухо к щели и долго прислушивался. А шаги всё время были слышны во дворе. Наконец он толкнул нас, мы выскочили вон, затаив дыхание, и тихо, беззвучно прокрались к забору гуськом. Джим и я перелезли благополучно, но Том зацепился штанами за обломок верхней перекладины забора; слыша за собой шаги, он рванулся, отломил щепку, которая затрещала и наделала шуму. В то время как он уже нагонял нас, раздался крик:
— Кто там? Отвечай, или буду стрелять!
Разумеется, мы не отвечали, а пустились бежать во все лопатки. За нами кинулась целая толпа. Паф! паф! паф! — вокруг нас засвистели пули. Фермеры кричали:
— Вот они! Бегут к реке! Лови! Спускай собак!
И они всей гурьбой пустились за нами вдогонку. Мы могли их слышать, потому что на них были сапоги и они орали во всё горло, а мы были босиком и удирали втихомолку. Мы бежали по тропинке к мельнице. Когда они почти настигли нас, мы спрятались в кусты, пропустили их вперёд, а сами остались позади.
Все собаки у них были заперты, чтобы они не спугнули разбойников. Но тем временем кто-то успел спустить их, и они тоже помчались за толпой, подымая такой лай и гам, как будто их был целый миллион. Собаки были свои, знакомые; вот мы и остановились, покуда они не нагнали нас; но когда они увидали, что это только мы и злиться нечего, они прелюбезно поздоровались с нами и помчались обратно, туда, где слышался шум и галдёж.
Тогда мы, в свою очередь, развели пары и понеслись дальше, почти вплоть до мельницы, а там пробрались кустарником до того места, где была спрятана моя лодка. Проворно вскочив в неё, мы выплыли на середину реки, стараясь не делать шума. Потом спокойно направились к острову, где стоял мой плот.
